Однако виднеется уже и цель поездки: одноэтажный серенький домик, вкотором устроено все нужное для принятия гостей. Неподалеку от домагенеральскую тройку обгоняют сани, в которых сидят Загржембович, Семионовичи Разбитной, то есть сок крутогорской молодежи. Разбитной восседает наоблучке, и в то время, как тройка равняется с санями Дарьи Михайловны, онстарается держать себя как можно лише и вместе с тем усиливается смотретьпо сторонам и разговаривает с своими спутниками, чтоб показать, что онлихой и все ему нипочем.
В небольшой зале уже накрыт стол и батальонная музыка играет весьмаусердно. Хотя это дело обыкновенное и всем давно известно, что батальонвместе с кузницей и швальной непременно обладает и полным бальным оркестроммузыки, но Максим Федорыч считает долгом прямо изумиться.
– Да у вас тут целый оркестр! – говорит он Дарье Михайловне, – mais…c'est tres joli!
За обедом начинается тот же милый, летучий разговор, которогообразчики приведены в предыдущей главе, с тою разницею, что теперь оннепринужденнее и вследствие этого еще милее. Дарья Михайловна ни на шаг неотпускает от себя дорогого гостя. За общим шумом и говором между нимизаводится интимная беседа, в которой Дарья Михайловна открывает МаксимуФедорычу все тайные сокровища своего ума и сердца. Беседа, разумеется, ведется на том милом французском диалекте, о котором наши провинциальныебарыни так справедливо выражаются "этот душка французский язык".
– Если кто хочет найти доступ к сердцу женщины, тот должен постучатьсяв двери ее воображения, – утверждает Максим Федорыч.
– Вы думаете?
– Я совершенно в этом уверен… Кто произносит при мне слово" воображение", тот вместе с тем произносит и слово «женщина», и наоборот…
– А я думаю, что на бедных женщин клевещут, говоря, что у нихвоображение развито на счет сердца… возьмите, например, чувство матери!
– О, чувство матери – это так! – c'est sublime, il n'y a rien a dire!но я не об нем и говорю… Мы возьмем женщину, свободную от всяких такогорода отношений, женщину, созданную, так сказать для того, чтоб тольколюбить… madame Beausent, например?
– Но я вам могу указать против этого на Марту, на Лукрецию Флориани…
– И все-таки я утверждаю, что все эти героини именно потому иоказались слабы сердцем, что в них слишком развито было воображение.
Дарья Михайловна задумывается.
– Нет, вы не знаете женщин! – говорит она положительно.
– Oh, mais je vous demande pardon, madame!.
– Нет, потому что вы отнимаете у женщины ее лучшее сокровище – сердце!.. А впрочем, я и забыла, что вы мужчина…
– А все-таки главное в женщине – это ее воображение…
– Вы странный человек, мсьё Голынцев; вы хотите уверить меня, чтопостигнули женщину… то есть постигли то, что само себя иногда постигнутьне в состоянии…
– Oh, quant a cela, vous avez parfaitement raison, madame!
– Читали ли вы Гетевы "Wahlverwandtschaften"?
– О, как же!
– Помните ли вы там одно место… ту минуту, когда Шарлотта, отдаваясьсвоему мужу, вдруг чувствует… скажите: сердце ли это или воображение?
Максим Федорыч безмолвствует, потому что, признаться сказать, он впервый раз слышит о Шарлотте, да сверх того и вопрос Дарьи Михайловныслишком уж отзывается метафизикой.
– Вы потому ошибаетесь в женщине, – продолжает Дарья Михайловна томно, – что ищете чувства в одном ее сердце… Но ведь оно везде, это чувство, оно во всем ее существе!
Максим Федорыч решительно побежден.
– О, если вы берете вопрос с этой точки зрения, – говорит он, – то, конечно, против этого я ничего не имею сказать.
Таким образом, победа остается за Дарьей Михайловной, но, как женщинаумная, она очень хорошо понимает, что одолжена своим торжеством не столькосамой себе, сколько великодушию своего противника.
После обеда время проводится очень приятно; в зале устраиваются танцы, в соседней комнате раскладываются карточные столы. Следовательно, и юность, увенчанная розами, и маститая старость, украшенная благолепными сединами, равно находят удовлетворение своим законным потребностям.
Максим Федорыч играет в карты легко и чрезвычайно приятно. Он некряхтит, не подмигивает, не говорит «тэк-с» и вообще не выказывает никакихпризнаков душевного волнения. Партию его составляют: генерал Голубовицкий, Порфирий Петрович Порфирьев и Семен Семеныч Фурначев. Занятие картами немешает Максиму Федорычу вести вместе с тем весьма приятный и оживленныйразговор; во время сдачи он постоянно находит какую-нибудь новую тему иразвивает ее с свойственным ему увлечением. Так, например, он находит, чтоАнглия сделала в последнее время на промышленном поприще гигантские успехи, а что во Франции, напротив того, l'ere des revolutions n'est pas close…
– Ах, какой приятный человек! – замечает Порфирий Петрович, когдаГолынцев оставляет на минуту своих партнеров, чтобы посмотреть натанцующих.
– И, кажется, много начитан! – прибавляет от себя Семен Семеныч.
Но вот начинается мазурка, и Максим Федорыч по необходимости долженкончить игру, потому что дамы единодушно сговорились выбирать его дляфигур. Само собою разумеется, что Максим Федорыч в восторге; он забываетпочтенный свой возраст и резвится, как дитя: хлопает в ладоши во времяшэнов и рондов, придумывает новые фигуры и с необыкновенною грациею ловитплатки, которые бросаются, впрочем, дамами именно в ту сторону, гденаходится Голынцев.
Одним словом, день проходит незаметно и весело. Во время сборов вобратный путь Максим Федорыч очень суетится и хлопочет. Он лично наблюдает, чтоб дамы закутывались теплее, и до тех пор не успокоивается, покуда неубеждается, что попечительные его настояния возымели надлежащее действие.