Невинные рассказы - Страница 17

Дни прихода петербургской почты бывают в нашем обществе днями какой-тотревожной и вместе с тем восторженной деятельности. Это и понятно, потомучто в эти дни мы получаем письма от наших приятелей – начальниковотделения. Мы поспешаем друг к другу, чтоб поделиться свежими вестями, ивот образуется между нами живая и интимная беседа.

– Ну что, ваше превосходительство, – спрашиваю я у генералаГолубчикова, – получили что-нибудь из столицы?

– Как же-с, как же-с, ваше превосходительство! – отвечает генерал, потирая руки, – граф Петр Васильевич не оставляет-таки меня без приятныхизвестий о себе…

– Так вы получили письмо от самого графа? – спрашиваю я, несколькоподзадоренный.

– Мм… да, – отвечает генерал таким тоном, как будто ему на всенаплевать, – граф частенько-таки изволит переписываться со мной!

– Мм… да, – произношу я и, в свою очередь, не желая уступитьгенералу Голубчикову, еще с большим равнодушием прибавляю: – А я такполучил письмо от князя Николая Андреича… Каждую почту пишет! даже надоелстарик!

И если при этом я положительно убежден, что генерал Голубчиков совралпостыднейшим образом, то генерал, с своей стороны, столь же положительноубежден, что и я соврал не менее постыдно, что не мешает нам, однако, остаться совершенно довольными нашим разговором.

– Скажите пожалуйста! – удивляется в другом углу егопревосходительство Иван Фомич, слушающий чтение какого-то письма.

– "…Внушили себе, будто на лбу ихнем фиговое дерево произрастает, иникто сей горькой мысли из ума их сиятельства изгнать не может", – раздается звучный голос статского советника Генералова, читающего вслухупомянутое письмо.

– Да правда ли это? от кого вы получили это письмо? – сыплются сразных сторон вопросы.

– От экзе… от директора, – скороговоркой поправляется статскийсоветник Генералов, поспешно пряча письмо в карман.

– А крепкий был старик! – говорит генерал Голубчиков, которого, как неслужащего под начальством таинственного "их сиятельства", описанное вышепроисшествие интересует только с психической точки зрения.

– Н-да… крепкий… – в раздумье и словно машинально повторяетнедавно определенный молодой председатель Курилкин, при чтении письма какбудто струсивший и побледневший.

– Я с князем еще в то время познакомился, – ораторствует генералГолубчиков, – когда столоначальником в департаменте служил. И представьтесебе, какой однажды со мной случай был…

– Н-да, случай!.. – повторяет Курилкин, у которого уже помутилисьвзоры от полученного известия.

– Вы как будто нездоровы, Иван Павлыч? – обращается с участием кКурилкину Иван Фомич.

– Нет… я ничего, – скороговоркой отвечает Курилкин, – au fait, чтомне князь?

– "Что он Гекубе, что она ему"? – раздается сзади шепот титулярногосоветника Корепанова, принимаемого, несмотря на свой чин, в нашем маленькомаристократическом кружке за comme il faut, но, к сожалению, разыгрывающегонеприятную роль какого-то губернского Мефистофеля.

– Да-с, так вот какой у нас с князем случай был, – продолжает генералГолубчиков, – вхожу я однажды в приемную к князю, только вижу – сидитдежурный чиновник, а лицо незнакомое. Признаюсь, я еще в то время подумал: "Что это за чиновник такой? как будто дежурный, а лицо незнакомое?" Ну-с, хорошо, подхожу я к этому чиновнику и говорю: "Доложите их сиятельству, чтоявился такой-то". – "Не принимают, говорит, их сиятельство нездоровы". Ну, а я с графом был всегда в коротких отношениях, следственно для меня слово" не принимают" не существовало… Вот и пришла мне в голову мысль: дай-ка, думаю, подтруню над молодым человеком, – и, знаете, пресерьезно этак говорюему: "Жаль, говорю, очень жаль, что не принимают". – "Да-с, говорит, непринимают". Только можете себе представить, в это самое время распахиваетсядверь кабинета, и выходит оттуда камердинер князя, Павел Дорофеич… знаетеПавла Дорофеича?

– Знаем! знаем! Павла Дорофеича целый Петербург знает! – кричим мыкак-то особенно радостно.

– А из-за Павла Дорофеича выглядывает и сам князь. "А, говорит, этоты, Гаврил Петрович! а меня, брат, сегодня «прохлады» совсем замучили (он" это" прохладами называл), так я не велел никого принимать… Ну, а тебяможно!.." Только, можете себе представить, какую изумленную физиономиюскорчил при этом дежурный чиновник!

– Да, интересный случай! – замечает статский советник Генералов, сладко вздыхая.

– Случай с запахом, – перебивает Корепанов.

– Предобрый старик! – говорит его превосходительство Иван Фомич, поспешая заглушить своим голосом неприятную заметку Корепанова.

– Добрый, именно добрый! – не смущаясь, продолжает генерал Голубчиков, – и какое доверие ко мне имел, так это даже непостижимо! Бывало, сидим мы сглазу на глаз: я бумаги докладываю, он слушает. "А что, Гаврил Петрович, – вдруг скажет, – прикажи-ка, брат, мне трубку подать!" Ну, я, разумеется, сейчас брошусь: сам все это сделаю, сам набью, сам бумажку зажгу, самподам… И что ж вы думаете, господа? даже никакой я в это время робости нечувствовал! – точно вот с своим братом, начальником отделения, беседуешь! Он трубочку покуривает, а я бумаги продолжаю докладывать… просто какбудто ничего не бывало!

– Жаль, очень жаль будет, если этакого человека лишится отечество! – говорит Иван Фомич.

– Н-да… отечество! – повторяет Курилкин, по-видимому возвратившийсяк прежнему раздумью.

– А еще говорят, что вельможи все горды да неприступны! – продолжаетИван Фомич, – ничуть не бывало!

– Это говорят те, ваше превосходительство, – весьма основательнозамечает генерал Голубчиков, – которые настоящих-то вельмож и в глаза невидали. А вот как мы с вами и в халатике с ними посиживали, и трубочкипокуривали, так действительно можем удостоверить, что вся разница междувельможей и обыкновенным человеком только в том состоит, что у вельможи вобхождении аромат какой-то есть…